2020 год в России провозглашен Годом памяти и славы в честь 75-летия Победы в Великой Отечественной войне. Эта победа далась нашей стране с большими потерями, которые важно помнить. Люди, прошедшие через эти испытания, до сих пор делятся с нами своими историями, чтобы мы никогда не повторили этот горестный опыт.
В Южно-Уральском государственном университете с февраля 1975 года, вот уже 45 лет, существует Совет ветеранов. В него входят преподаватели, сотрудники, посвятившие работе в университете много десятков лет, среди которых есть те, что своими глазами видели ужасы войны. Председатель Совета ветеранов ЮУрГУ Надежда Дмитриевна Кузьмина рассказала о жизни во время блокады Ленинграда, о том, как люди справлялись с трудностями и разделяли с другими то немногое, что у них было.
Председатель Совета ветеранов ЮУрГУ Надежда Кузьмина
«Мне было четыре года…»
– Я родилась в 1937 году в Ленинграде, мне было четыре года, когда началась война. Меня воспитывала бабуля. У нее было четыре дочери, а я была первой внучкой, поэтому внимания мне хватало. Мама развелась с моим родным отцом (он участник финской войны, дошел до Берлина, звание подполковник у него, мы встречались после войны в Питере), жили с отчимом. Отчима я батей звала, он очень хорошо ко мне относился, водил меня и в Летний сад, и по Фонтанке, и на Дворцовую площадь. Он занимался мной, был очень человечным.
Когда началась война, распоряжением Жданова (руководителя Ленинграда) всех детей садиковского возраста было велено увезти из города. Меня стали собирать, и бабушка плакала. Подготовили чемоданчик, отчим повел меня на Московский вокзал. Мы жили недалеко, на Пятой Советской. Его брат привел свою дочку, она на год старше меня, нас посадили в поезд, и когда он тронулся, я заревела. А у меня голос громкий был… Батя услышал надрыв в голосе, они оба вскочили в вагон и нас вытащили. Не пустили. А поезд с вещами уехал. У меня остался только сарафанчик, который был на мне. Это было 20 августа, незадолго до блокады. Обстрелы были, но блокады еще не было. Она началась 8 сентября.
Тогда семья не знала, что это решение было судьбоносным и буквально спасло жизнь обеих девочек. Позднее Надежде Дмитриевне сообщили, что поезд, на котором они должны были уехать из Ленинграда, подвергся обстрелу, и многие дети погибли.
– Была на кафедре сварки женщина, у которой отец был на ленинградском фронте, и она рассказала следующее. Его вызвали на передовую, и он на УАЗике ехал мимо вокзала дальше, где была линия фронта. Стояли женщины возле вагонов, ругались, а среди них высокий светлый парень – немец. Они подозвали отца моей знакомой, спрашивают: «Что нам делать? Этот человек – летчик, он расстрелял наш состав». Остались в живых эти женщины, которые за нами следили – преподаватели, воспитатели и тому подобное. А мы спаслись, нас вытащили! Это судьба, я считаю, что это точно судьба.
Самая страшная зима
– Так вот, мы пришли домой, батя сказал бабушке (он называл ее мамой): «Мама, я привел, Надежда не захотела ехать». – «Как не захотела?!». В четыре-то года ребенок не захотел уезжать… И бабуля меня обнимала со словами: «Будем жить как сможем». Она не знала, что в блокаду нам будет нечего есть.
Мы выжили, и это самое главное, а причина – причина в том, что у нас просто была очень дружная семья. Моя сестра появилась на третий день войны, 25 июня. У отчима была сестра, которая родила через месяц. Я помню, никто никогда кусочек хлеба не съест сам – каким бы голодным не был, он обязательно разделит. Дети, иждивенцы с ноября получали 125 граммов хлеба, это были такие тонкие кусочки, что они просвечивали. Это даже не хлеб был, а дуранда, слышали такое название? Это когда после семечек оставались ошметки, орехи долбились, пыль, которую находили в пшенном отделе, – все это собиралось, смешивалось, даже без дрожжей, и получался такой «хлеб». У меня тетя очень хорошо танцевала, она во всех ресторанах первая была по мазурке. У нее было 15 пар туфель, и их мы меняли на еду.
Зима наступила страшная, никогда такой зимы не было, в ноябре до –40 градусов доходило. В ноябре в Ленинграде! Уже нечем было топить, воды не было. Мама ходила на работу с бидончиком и приносила воду. Но двери у нас не закрывались, могли приходить все. Только бабушка предупреждала: «Есть нечего, у нас малыши, но можете погреться, если у вас холодно, сидите у нас». В топку шли книги…
Наш дом был не разбомблен, единственный из квартала оставался целый. Стекла вылетали, бомбоубежище прямо в нашем подъезде было. Мама дошла до такого состояния, что ее на носилках выносили, а батя был на фронте. Он договорился, чтобы нас на машине довезли до Ладожского озера, там нас посадили на другую полуторку. Мы уехали первого апреля 1942-го года. Самую страшную зиму, голодную, холодную, мы прожили в Ленинграде.
Мать Надежды Дмитриевны вместе с ней, сестрой мужа и тремя ее детьми вывезли в город Агрыз, расположенный рядом с Казанью. Тогда это была деревня, в которой не было ни одной машины, только несколько телег. Сначала они жили в небольшой избушке, потом Надежду вместе с мамой переселили в многосемейный барак с общим коридором на 15 человек, где проживали эвакуированные с Запада люди.
Между двумя городами
– А потом мы прибыли обратно в Ленинград, я должна была идти в школу, а мама не пускала, ходила по всем гороно: «Она у меня дистрофик, я ее никуда не пущу!» В общем, я пошла в школу с восьми лет.
В Челябинске позднее мы оказались из-за отчима. Он был сапером, воевал на Северном Кавказе, когда немцев почти вытеснили, но бои продолжались. И один раз на его ноги упала плита и придавила его, он не мог выбраться. Его нашла собака. За этот период ноги почернели. Потом маленькая санитарочка его на шинели вытащила, привезла в госпиталь. Хотели ноги ампутировать, а он отказался, не дал себя резать. И его поместили в коридор, на раскладушке и на шинели. Ничего не дали. Наутро проводила обход главврач, спросила, почему человек лежит в коридоре, ей ответили: «Да он саботирует, не дает ампутировать». И они с батей разговорились, оказалось, что она тоже из Ленинграда. Взялась оперировать, сделала прокол и спасла его ноги. Он пролежал в больнице еще месяца полтора, и его уже не на фронт отправили, а в Челябинск. Отчим кадровик хороший, и он здесь работал в стройтресте 42, который относился к ЧТЗ.
А мы с мамой только в 1949 году приехали сюда, я в четвертом классе уже здесь училась. До десятого доучилась и поехала снова в Ленинград, поступила в Ленинградский политехнический институт, но потом уже с семьей вернулись в Челябинск – у мужа мама жила в коммуналке, и жить было невозможно, вот и решили поехать в Челябинск.
Почти 60 лет с ЮУрГУ
– А здесь я работаю с 1 сентября 1961 года. Сначала работала на кафедре гидравлики, была единственной женщиной, тогда еще заведующим был профессор Гиля Эльевич Палей. Я попала в хороший мужской коллектив, ко мне относились с уважением, старались помогать, если что-то не получалось.
После была заведующей музеем истории, а Совет ветеранов находился при музее на четвертом этаже главного здания. Председателем был Геннадий Александрович Комиссаров. К нему часто обращались студенты по разным вопросам, а он всегда находил слова, которые успокаивали, даже в крайних случаях деньги давал, если кто-то остался без стипендии или еще что-то происходило – мало ли, какие ситуации бывают. Все вспоминают его с благодарностью. Он был участником войны, весь в медалях.
Отношения со студентами у меня всегда хорошо складывались, многие до сих пор звонят, и из Калининграда, и здешние. Поддерживаем связи. А работа идет по плану, только сегодня сдала отчет.
В общем, у меня судьба хорошая. Каждый год я езжу в Питер. Это забыть невозможно.